Вот вернулась вчера вечером в Самару, где меня согревает четвертый сезон Доктора и новый альбом Hugh Laurie.
Если говорить о поездке, то в воскресенье мы с Ноней ходили на «Добро пожаловать в капкан», и я усиленно мешала ей смотреть фильм с этими шутками про изнасилование медной трубой, и Фассбендером, который все должен был выпрыгнуть на МакЭвоя из вентиляции, но засмущался и так и не появился. Ноня сказала, что я курю, как паровоз пора задуматься, а потом выписывала на форзаце романа Джона Ирвинга краткий конспект нашего общего опуса про Богарда/Висконти/Бергера. А когда она ушла в ночь, оставив меня наедине с пачкой Camel’а, я подумала, что же я не ебанный Тайм Лорд, и не могу растянуть тот замечательный вечер на линии вечности, но, увы и ах, я всего лишь человек. И действительно, если я не встречусь с Ноней до зимы, то отошлю ей свою селезенку, ведь для хорошего человека таких мелочей, как селезенка не жалко, и Ноня, не отказывайся, никогда не знаешь, когда тебе вдруг под зарез пригодится вторая селезенка, жизнь полна внезапностей.
Следующие дни прошли менее осмысленны, с какими-то краткими и скомканными вспышками удовольствия, вот, сначала была прогулка по красивейшему Кузнецкому мосту, это же надо, этакая обрусевшая европейщина, с потрясающей архитектурой, этими кованными лавочками, бесчисленными книжными магазинами, где я залипла над альбомом «Искусство Третьего Рейха», но нигде так и не смогла найти «Блистательных неудачников» Коэна на английском, а вечером попивала пиво на скамейке в непонятных, студеных дворах вместе с  Келль и  [Mr.D], меня тормошили вопросами, чем же они меня так привлекают, а я находилась в никотиново-рефлексирующей прострации, и искренне не понимала, как объяснить людям, что попросту охуенные, и дело с концом. На самом деле, я как литератор, со смирением могу сказать, что слово «охуенный» временами весьма точно описывает некоторые события, например, вот, просмотренный мною пару дней назад во МХТ. им. Чехова «Идеальный муж» К. Богомолова. Такой качественный, веселый трэш, с цитатами из Уайльда, Гёте, Шекспира, Чехова, с гей-драмой между министром резиновых изделий и королем-шансона, с сатирой на власть, масс-медия и прочую отечественную хрень.
В последний день с все-таки заглянула в кинотеатр 35ММ, где крутили прекрасный фильм «Только представь», где играет мой любимый Эдвард Хогг, один из тех редких актеров, чей голос узнаешь даже на смертном одре – колючий, липучий, с изящными паузами и подспудной тонкой усмешечкой между слогами. Когда я вышла из кинотеатра, и наконец-то смогла обогреться под тающим, зенитным солнцем, а в голове все еще играл этот наэлектризованный голос, и даже проспект, шумящий под ухом, не вызывал обычного раздражения, я наконец-то вспомнила, что явно опаздываю на спектакль «Девичник club», который оказался полным дерьмом, и я убежала со второго акта. На самом деле у меня всегда вызывают опасения названия, состоящие из слов из разных языков, сразу начинаю подозревать, то ли меня считают идиоткой, то ли решают, что, мол, эти два языка настолько бедны, что их нужно микшировать. А вот ни черта, скажу я вам. И надо запомнить на будущее, что некая Мария Аронова не умеет играть, а некая Вера Алентова перестаралась с пластическими операциями, и зрителю начинает казаться, что сейчас та рассыплется на части, как Голди Хоун в фильме «Смерть ей к лицу». И все бы так и осталось тухлым, не позвони мне Кирилл, не помню писала ли я про друга моей матери, который временами переодевается в женское платье, напяливает черный парик, и называет себя Мариной, но так или иначе я поехала куда-то на Благовещенский переулок, пить в компании Кирилла, его жены, столичной кузинушки, и его друзей. Многочисленные Лонг-Айленды ударили в голову как раз в тот момент, когда он в очередной раз предложил смотаться в гей-клуб, и начал притворяться, что делает минет другу. Было забавно, в самом деле, где-то играли Барселона с Баварией, я накачивалась виски, а вот Кирилл пытался раздеть собственную жену, все это даже помогло мне забыть, что поездка Бози в Москву все же сорвалась, и теперь непонятно, когда мы увидимся, и настанет ли вообще этот светлый, фатальный день.
Единственное, что мне хочется сказать сейчас, так это «не знаю, не знаю, кажется, я по-серьезке начинаю бояться момента, когда все это прекрасное уйдет в разряд воспоминаний, ведь, черт подери, каких отличных людей я знаю».