Письмо Питера Капальди самому себе
«Моя юность в семидесятые годы была чем-то вроде аварии на автомагистрали, и память ко мне, как и после любой травмы, возвращается отдельными вспышками: ужасные фиолетовые футболки, самодельные брюки-клёш… Смущение накатывает яркими волнами, как только я слышу юного себя – дерзкого невежду, напуганного и смелого – который пытается сориентироваться и пройти дорогу от супер-гика до студента-панка, изучающего искусство, и помимо этого попасть в каждую ловушку на этом пути. Я спросил старшего коллегу, знавшего меня тогда, о том, что же я из себя представлял, и он сказал просто: «Ты был миной замедленного действия».
Я хотел быть актёром, художником, рок-звездой, комиком, режиссером. Я не знал, чего хочу. Но понимал, что не желаю присоединиться к очереди из серых, хмурых людей, ожидающих автобус каждое утро под дождём. И когда, наконец, я пришёл к тому, чтобы стать актёром, я и понятия не имел, с чего начать.
Всё, что я читал об актёрах казалось невероятным, будто с другой планеты. Они были обожавшими Шекспира интеллектуалами, буквально «пожиравшими» книги, но также они были страстными и резкими, постоянно возмущавшимися по какому-то поводу, кричавшими на друг друга своими актёрскими голосами. Какими были эти голоса? «Они нейтральные» – говорили мне. Нейтральные? Но они звучали как будто тебе нужно проглотить не одну кружку, полную слюны Лорда Байрона, и вставить пару инъекций сигар Черчилля в твои голосовые связки, чтобы хоть немного приблизиться к этому невозможному звуку. Нейтральный? Нет. Это был Стандартный Английский. Даже большинство англичан не говорит на нём. Каковы были мои шансы, с моим акцентом уроженца Глазго и именем с упаковки мороженого?
В своих лучших проявлениях мне нравится шестнадцатилетний Питер. Он, в принципе, безобиден, только немного ошарашен миром и старается изо всех сил, хотя допускает больше ошибок в подборе одежды, чем присуще человеку, собирающемуся стать артистом. Он мог бы быть храбрее. Он мог бы быть чуть более диким и не причинять никакого вреда. Он мог бы попробовать увидеть чуть больше мира вокруг. И читать книги.
Я бы сказал себе: беспокоиться, что ты дерьмо – пустая трата времени. Беспокоиться о том, что ты не можешь сделать – пустая трата времени. Всем плевать. Смирись с этим. Я бы сказал ему: радуйся, что ты отличаешься от других. В конце концов, мой шотландский акцент ничего не значил. А тот факт, что я был другим, обеспечил меня работой.
Еще бы мне хотелось, чтобы я тогда узнал, что однажды гики наводнят Землю. Когда мне было шестнадцать, гики еще не были придуманы, и быть высоким и худым обожателем ужастиков и научной фантастики, неспособным сыграть в футбол, автоматически делало меня объектом для экспериментов некоторых социопатов (среди которых были и учителя), желавших отработать на ком-нибудь свои навыки мучителей.
Я уничтожил все мои гиковские сокровища, потому что я не хотел быть гиком, о чем сейчас сожалею. Выкинутыми в гиковский костёр тщеславия оказалась коллекция автографов и писем от Питера Кашинга, Спайка Миллигана, Фрэнки Хоуэрда, людей, связанных с первым Доктором Кто, настоящих космонавтов и многое, многое другое.
Самым большим испытанием для юного меня было разобраться с самим собой. То отношение, которое шестнадцатилетний Питер выработает к себе, будет определять то, кем он станет. Я бы сказал ему: не избегай одарённых, талантливых, работящих, потому что они пугают тебя – это пустая трата времени и возможности чему-то научиться. Моя мать говорила: «Если ты упадешь в Клайд, ты выплывешь оттуда с рыбой в своем кармане». Я бы хотел, чтобы он поскорее понял, что одной удачи в жизни недостаточно».