Фэндом: RPS, во имя любви к Дирку Богарду
Автор: S is for Sibyl
Бета: opheliozz
Персонажи: Дирк Богард, души человечества
Рейтинг: R
Жанр: UST
Размер: драббл
Дисклаймер: диавольское творение
Предупреждение: богохульство, нацистская символика
Размещение: только с моего разрешения
От автора: Меня подбила на это Dva-Stula, оттого отдается в пользование ей. И, да, мы любим придумывать новые шипперства.
Стать апостолом.Триптих. Искушение святого Антония*
Левая створка. Полёт и падение.
Мы - многорукий Вишну, мы - вероотступники, мы - гончие вожделения и распутства. Мы лежим на ковре из розовых стеблей, шипы присасываются к нашим телам, а мы считаем секунды до того, как наша кровь напоит их. Да распустятся розы нашей крови и блуда! Да сломают нам хребет прямо сейчас, сотрут кости в пыль, откусят наши языки в сладком, вишнёвом поцелуе Иуды!
Мы устилаем пол плотным, живым, как разомлелые под пустынным солнцем змеи, покрытием. Наши носы втягивают вдохи друг друга, наши ресницы оголтело дрожат в предвкушении и похоти. Мы сплетаем друг с другом руки, тянемся к чужим шеям, шипим, кусаемся, плюёмся, клянёмся: "Позволь мне удушить тебя, скоро здесь появятся ядовитые летучие жабы, лисы с горькой слюной и плетьми-девятихвостками наперевес, позволь мне избавить тебя от мучений, сестра моя, брат мой!.."
Но нет - мы не так глупы, мы бледнеем, нам дурно от этих багровых рек, каплющих из нас. Мы слышим стук отворяющейся двери, и каждый из нас начинает прижиматься к шипам ещё рьянее, со сладострастными вскриками, с бровями, сжавшимися и сцепившимися на переносице от натуги и боли.
И тогда мы слышим Его шаги.
Центральная часть. Искушение.
Он отворяет дверь, как только может бессмертный: с тенью Вельзевула за плечом, под аккомпанемент двадцать пятого каприза Паганини, с меткой шестьсот шестьдесят шесть на внутренней стороне ладони.
Мы тянем шеи, тут же, выше, с конвульсивным криком рвущихся позвонков. Мы похожи на загрызенных дикой кошкой антилоп, зачарованным взглядом провожающих свои последние грозовые тучи за кайму наших век.
Он останавливается у самого первого тела, расставив ноги на ширине плеч. Наконец делает первый шаг, ступая на чьё-то колотящееся от возбуждения тело. Шаг! и мы понимаем, Он не слеплен из красной глины иранских берегов, не вытесан из мрамора, не нарисован рукой художника-экспрессиониста, нет, Он - живой, из мягкой, податливой плоти, розоватой, точно в дьявольской дымке кожи и черной, зачесанной волосок к волоску причёски.
Вонзить шип в наши сердца - это инстинктивное, дикое желание сводит нас с ума; умереть и быть похороненными в клейкой смоле Его волос, заснуть меж них, нежиться обнаженными телами на жестких, толстых корнях. Утопиться, пойти камнем на дно, тотчас во влажной мгле зеленовато-серого райка с его чуть более темным обводом и намеком на чернильную россыпь вокруг зениц. Мы видим Его тяжелые и возможно чуть воспа-распа-ленные веки, кажется, жилка-другая лопнула на глянцевитом глазном яблоке. Прядь на виске застлана туманной сединой, и мы вздыхаем, точно наученные, точно малые дети в зверинце, только с намокшими подмышками и промежностями, яростно и жадно дышим, словно Он уже схватил нас за тонкие шеи.
Хлопок. Мы замечаем в его руках длинный, облизывающий ближние тела хлыст и мычим, завлекая его кожаный ретивый язык ближе, еще ближе к нам. Он ступает дальше, проходится хлыстом по содрогающимся в любовной лихорадке телам: он обводит чужие, бледные, с багряными цветами распустившимися на коже, ключицы, затвердевшие, маленькие и красные, точно звезды на ранних картинах Моне, соски, спускается к межножью, а хлыст, следуя за своим хозяином, терзает и кусает там, прохаживается по вздрагивающим пяткам и переходит к следующей жертве.
"Lecke**", - да, "lecke", вот новые Аллилуйя, Отче наш, Confiteor, вот мантра новой церкви, где мы канонизируем Его и благословляем Его, и отдаемся во власть искушения, и вкладываем души наши в руки Ему, лукавому. "Lecke", - повторяет Он, подставляя носок начищенного, блестящего, впитывающего и ослепляющего тьмой сапога. Каблук наступает нам на груди, дыхание не просто сбивается, оно рушится, падет на колени и заливается в счастливых слезах. Мы целуем самый кончик носка, оставляем поначалу сухие отметки внизу, у самой подошвы, смелеем, проводим языком выше, вздыхаем в унисон, вертим бедрами, заглядываем Ему в гипнотические глаза и наконец отпускаем себя - подрагивая, сбиваемся, целуем размашисто, точно крупными беличьими кистями, рвем зубами сладкое местечко, где край сапога сталкивается с плотными бриджами. Его губы изгибаются в самодовольстве, а Он может себе это позволить. Мы дробно киваем головами, как болванчики или зачумленные, а он единственно не треплет наши щеки, зная, что наши подгнившие сердца, зашедшиеся в одном продолжительном импульсе, просто не выдержат и пожрут самих себя изнутри.
"Alles ist gut***". Он проходит дальше, никого не обделяя взглядом, следом острого, разящего будто афродизиак сапога. Его форма, с серебристыми листьями дуба на погонах, черная, точно выкованная из одного цельного антрацита; табачной, дурманящей рубахой и сияющим на подобие аврора бореалис кинжалом на поясе - ткань, цвет, даже наплечная нашивка со свастикой - все это складывается в один визжащий, сомкнутый на манер бульдожьих челюстей символ.
Мы все еще дрожим - взмокшие, со спазмированными от судорог мышцами, с прокусанными до крови губами, которую мы лакаем до сих пор, стараясь унять этот жар, содомский, что не делает его менее божественным, жар внутри наших тел.
А Он смотрит, сощурившись, на самой грани аплодисментов.
Правая створка. Видения.
Тогда, стоя в самом конце коридора, шевелящегося от надсадных усилий нас всех, Он кивает своим мыслям, и мы замираем, словно завороженные вьющейся перед нами коброй.
Он усмехается и колко оглядывает нас. В тот же миг мы вдавливаемся в шипы, свирепо и неукротимо, ломаем их своим рвением, а те родинками застывают в наших телах, прожигают в них трещины, захлёбываются в нашей любовно отданной крови.
А Он, непобедимый и бессмертный, как Аполлон Бельведский, окидывает нас прощальным властолюбивым взглядом и неспешно потирает руки: одну лакированную, с разливающейся тягучей и лоснящейся чернотой, перчатку о другую. Смыкает пальцы и круговыми, волнующими, деликатными движениями освобождает левую руку от перчатки. Палец за пальцем. Мы хватко и резво ловим образы, сначала Его запястье, потом ладонь, затем мизинец, а следом уже остальные, выкованные из железа, ловкие, хитро сложившиеся в щепоть пальцы.
Мы замираем на последнюю неимоверную долю секунды, запах блуда мерцает в воздухе рогатым, кроваво-красным фантомом, наши бедра переплетены друг с другом, сжаты тисками, языки выпадают из ртов, пот застилает глаза, но мы упорно не смаргиваем. О, великие камни царя Соломона!..
"Reichen Sie aus, meine Tiere****", - вкрадчиво произносит Он и бросает свою ожившую под нашими пристальными взглядами перчатку-ворона в ворох наших тел. И под грохот вздыбившихся, ломающихся на части, одно за другим, рев и вой наших тел, рук, рвущих кожаную перчатку на части, под наши стоны, под тянущие снизу звуком сексофона оргазмы, под наши молитвы и зовы, Он захлопывает дверь в печь концентрационного лагеря имени Дирка Богарда.
* Невероятно зацепила эта отсылка к И. Босху.
** Лижи (нем.)
*** Всё хорошо (нем.)
**** Хватайте, мои зверюшки (нем.)
@музыка: под собственные стоны пишется отлично.
@настроение: aroused.
@темы: fiction, RPS, The Holy Threesome
Особенно пассаж про сапоги. Я бы и сама там повалялась. Вместе с тобой и остальными страждущими членами секты.
У меня аж ладони вспотели. Как теперь жить!
Нужно больше смотреть фильмов на подобие Отчаяние - сразу становишься продуктивным райтером.
Кстати, ты сама не думаешь что-нибудь нацарапать?
Нужно быть Богардом, чтобы в фильме с настолько блеклой романтической линией (читай - полностью отсутствующей) развести такое.
Я могу сгенерировать что-нибудь в плане сюжета, но написать - увольте.
Сгенерируй. Только мааахонькое, чтобы драббл вышел, а я бы написала
Его улыбка настолько быстрая, что успеваешь ухватить только её тень, словно кинжал пронзает его губы и быстро прячется в голенище, а улыбка сразу зарастает. Уж он-то наверняка может помочь любой женщине, одни глаза чего стоят.
Вирус любви бесчинствует, откусывает здоровые куски от здорового незамутненного сознания, против него не помогают ни медикаментозные средства, ни желудочный сок. Это животная страсть, из которой не выбраться, не устоять перед складкой у губ и седеющими волосами. Все силы уходят на прокладку навигационного курса по его телу, на обслуживание его ненасытных сапог.
Жизнь с бешенной скоростью вертится вокруг него, всасывая в свою орбиту новых и новых людей. Никто не может уйти от него просто так, до чего же он хорош, он может загипнотизировать кого угодно и таскать за собой на коротком поводке, лишь изредка отпуская на свидания с родными.
Наша любовь бродит вокруг него на кошачьих лапках, тыкается мокрым носом в ноги и колени, виснет мертвым грузом на его шейных позвонках. Пусть эта ночь длиться день, два, пять, бесконечно.