Доступ к записи ограничен
А теперь конкретнее: давно раздумываю надо всеми этими антистратфордианствами. Был Шекспир иль нет, вот в чём вопрос. Слушала и теорию Роланда Эммериха, и истории, что на самом деле это Кристофер Марло и Бен Джонсон писали пьесы и многое другое. Безусловно, этот вопрос по масштабам сравним с вопросом о существовании Бога, мы ведь можем назвать Шекспира Богом английской драматургии? Если так посудить, то и гомеровский вопрос давно стоит ребром, и про Дюма говорили и говорят, что он физически не мог столько написать, и всё его творчество было поставлено на поток, его ученики писали роман, а он просто подписывал их своих именем. Отсюда может и вытечь, что вместо Льва Толстого писала Софья Андреевна, так как каракули первого были просто не-чи-та-е-мы. Чем больше популярность, чем выше оцениваются работы – тем больше сплетен будет про писателя/художника/музыканта и т.д.. Я как и никто из ныне живущих не могу сказать точно, и вряд ли когда-нибудь узнаю, но… я прочла столько, что с уверенностью могу сказать – Шекспир – гений, кем бы он не был.
Доступ к записи ограничен
Ты ведь там беспомощен. Заколотили тебя в ящик, да ещё навечно. Даже если ты мёртвый, всё равно не приятно. Тем более, что ты мёртвый. Сам посуди. Предположим, я тебя туда заколотил. Каким бы ты хотел быть – живым или мёртвым? Конечно живым, всё не мёртвый, хоть и в гробу, какой-то шанс остаётся. Лежишь так и думаешь: «А я всё-таки живой. Сейчас кто-нибудь постучит по крышке и велит вылезти – «эй ты, как тебя там, вылезай! »
Каким он бывает, этот момент, когда впервые осознаёшь неизбежность смерти? Это случается… где-то в детстве, когда вдруг понимаешь, что не будешь жить вечно. Такое потрясение наверняка должно запечатлеться в памяти, а я его не помню. Значит его и не было. Наверное мы рождаемся с предчувствием смерти, ещё не зная этого слова, ещё не зная, что вообще существуют слова. Мы появляемся на свет, окровавленные и кричащие, с твёрдым знанием, что все стороны света ведёт одна единственная дорога и длина её измеряется временем».

— Жуткая резня. Восемь трупов.
— Шесть.
— Восемь!
— Наоборот. У нас это выходит лучше всего. У нас много талантов, и главный из них — талант к умиранию. Мы можем умирать героически, комически, иронически, неожиданно, медленно, отвратительно, очаровательно, а также с грохотом.
— Согласно нашему опыту, всё заканчивается смертью.


Это абсолютно экспериментальный текст.
Покатились по обколотым каблуками ступенькам, завертелись, помчались, угодили в выемку на тротуаре, отскочили от неё и вновь запрыгали по лестнице всё ниже и ниже. Абсолютное везение или же умение предугадывать – и вот, мы так и не угодили в лужицы; маккиато разлитое по бугорчатому асфальту, и вот струйки текущие и струящиеся парадными ленточками, спускались всё глубже и глубже в городские низины, всё быстрее и быстрее, стараясь переспешить прохожих. А мы как скользкие, мыльные перстни так и не нанизанные на пальцы, вот ладонь распростёрлась, а кольца всё ускользают, вертятся юлой.

Пишет ehwaz:
URL комментария
Мы читали, падали от смеха, вновь вставали-читали и валялись по полу.

И если бы у тебя странно не блестели глаза, это можно было бы назвать чистой радостью.
Я вижу тебя всегда по разному: порой ты картонный, как на старой фотографии и весь из сепии. А иногда живой, с загаром и вишнёвыми губами.
Я откусываю от чужого пломбира - на вкус как подслащенный снег.
Ты ненавидишь зиму.
Ты смотришь на меня изучающим, даже нежным взглядом.
На твою щеку садится комар.
Если это сон, то когда мы встанем?
Дабы не было непоняток:
Я не фангёрл.
Но у меня есть фангёрл mode.
Этот самый mode включается/выключается сам по себе. Я не знаю, где кнопка. И даже не печаль.
Просто, просмотрев свои записи, убоялась того, что они изобилуют всякими фан постами Наруто-Мориарти сущностями. И я ведь даже знаю, что первое манга-ходилка-без-смысла-и-прочих-любимых-мною-Камю-Сартровых-вещиц, второе просто роль, причем коротенькая, хоть и качественно сыгранная, но роль.
Недавно прибавилась эта чордова трава - Мстители. Просто трава-мурава.
И тут дело даже не в инстинкте толпы, все пошли и я за ними, просто порой и в голову не приходит. а вещах, от которых реально всё в голове будоражится - Лукино Висконти. Я писала например, что фанат Дирка Богарда? Или, что считают, что можно посмотреть хотя бы один фильм Ингмара Бергмана и умереть? А сколько здесь про Фаулза или Оруэлла, или того же Уайльда, о которым думаю каждый божий день? Я писала о своих многократных поползновениях к "Улиссу"? Или о том, что Боно вместе с Йеном Кёртисом заменили кирпичики в моей голове на совершенно другие?
Я писала, что собиралась выйти замуж за Курта Кобейна и Вольфганга Моцарта одновременно?
А еще нет постов про Бродского, Вулф, Дикинсон, Лэйна, Коэна, Бронте, Чосера, Гинзберга?
Я даже, мать вашу, Шекспира обошла.
У меня здесь нет воспоминаний о ссорах с Модильяни. О трепотне с Шагалом. А Босха нет и следа.
Зато Бози есть. Почему-то дневник просто пышет самовлюблёнными подонками.
"Мы" написан совершенно. Он изъел меня - читателя, теперь моя задача - писать так, чтобы словечки мои и обороты так же всколыхнули читателей.
Хочу обилие тире. И математический расчёт эпитетов и олицетворений. Невыносимую любовь, трусость и безумие. Хочу неотвратимость человек перед лицом возлюбленной, системы, Смерти.
Хочу вашу душу сгубить, чтобы прочли и не забыли. Прочли и деформировали своё самое, как из шакала в волка, как из кувшинки - перины, как из пота и влаги - тропический сад.

Прошу вас, мои милые ПЧи, прочтите этот горький, тончайший рассказ. Это не займёт у вас больше 10 минут. Но я думаю натолкнет вас на мысль, или просто придётся вам по душе.
А мне так хотелось встретиться с мистером Рэйем Брэдбери. Но думаю, там у меня будет шанс.
Спасибо тебе, гениальный, достойный, благородный человек. Ты всегда верил в людей. Спасибо тебе за надежду.
Волна выплеснула меня из мира, где птицы в небе, дети на пляже, моя мать на берегу. На какое-то мгновение меня охватило зеленое безмолвие. Потом все снова вернулось - небо, песок, дети. Я вышел из озера, меня ждал мир, в котором едва ли что-нибудь изменилось, пока меня не было.
Слёзы.
Баба 1: Знаешь, вот я читаю тебя и не могу понять - это написала такая юная девушка или взрослая женщина?
Сибил: Вы не первая, кто это говорит, разве это плохо?
Баба 1: Просто то ли ты копируешь чей-то стиль...
Сибил: Таким не занимаюсь.
Баба 1: Понимаешь, у тебя очень сложно... так много описаний, размышлений. Вот откуда у тебя такие мысли в голове? Почему бы тебе просто не писать о жизни твоих сверстников, или даже за сказки взяться, такой лёгкий, интересный жанр. Я как мать троих детей говорю.
Сибил: Меня интересуют другие темы, формы. Внутренний конфликт, к примеру. Или конфликт "я" человека и общества.
Баба 2: Но что ты знаешь об этих проблемах? Вот у тебя в частности какие проблемы, что тебя беспокоят? наверно, только переживания по поводу подруг, юношей...?
Сибил: Я вроде бы не на приёме у психотерапевта, и тем более не хочу сейчас копаться в своей голове, так что давайте это оставим.
Баба 1: Хорошо... во о чём к примеру ты пишешь сейчас?
Сибил: Это повесть. И ели коротко, не хочу сейчас никого пугать, она о Смерти.
Баба 1: Тебя это беспокоит? Ты боишься смерти?
*И она проводит ладонью по коленке*. - Боже, я думала. что эти успокаивающее, унизительные жесты только в кино используются, нет, вот на мне применили. Я думала ударю эту женщину, а уж о то, что пришлось кинуть джинсы в стиральную машину после этого - вооще молчу.
Сибил: Боюсь ли я Смерти? Нет. Я боюсь угасания, клетки и человеческой глупости. Последнее вызывает у меня особенный ужас, если вы понимаете о чём я.
*Самое смешное-грустное: они так и не поняли о чём я толкую. Не поняли о долге, об обязанности перед самой собой, о том что искусство спасает наши души*.
Баба 1: Есть женская мудрость. Тебе это знакомо?
Сибил: О чём вы?
Баба 1: О том, что истинная женская заслуга - притвориться глупенькой в нужный момент... рядом с мужчиной.
*Мне показалось, что Жорж Санд, Маргарет Тэтчер и Анна Ахматова слились в одном громогласном, полным испуга крике*
Сибил: Нет. Мне всё это чуждо.
Dixi.
А ты помнишь, Бози, что ты мне потом заявил?
- Сто лет - а нравы теже. Научись играть по их правилам, в конечном счёте мне это начало доставлять удовольствие. Хотя... женщины всегда были и остаются вторым сортом, а знаешь почему? Они сами себя за него держат. Мерзость.
- Почему герцогиня Бервик у тебя говорит с такими же интонациями, как и Леди Уиндермир?
- Я не могу придумать интонацию, каждому из многочисленных героев.
- Не нужно ничего придумывать. Играй. Чувствуй - инстинктивно. Проживи их.
- Я постараюсь, Бози.
Я вновь пыталась отождествить тебя с каким-то из героев... пыталась отождествить О.. Сначала мне казалось, что Лорд Дарлингтон похож чем-то на Лорда Генри из Дориана Грея, но Дарлингтон более человечен - он влюблён... А, говоря о тебе, мой красивый, удивительный мальчик - маска Сесила Грехэма тебе так подходит! Юный, свежий, распущенный и раскрепощенный, острый на язык... Но всё же это не ты, в нём нет твоих метаний, глубины, исканий. Он - твой маска, что ты надеваешь на потеху надоедливого общества, аристократии, но не для меня.
А в конце - ты выучил меня интонациям, изменениям голоса, мимики, и я даже... плакала там, где того требовала роль, пародировала старушечий смех и интонации джентльмена, зажевавшего кончик сигареты. Повсюду в книги - карандашные заметки, прежнего владельца... подчеркивающего некоторые строки. Я не вижу в его острожных черканиях системы, он обращал внимание и на красивые цитаты и на простые, ничего не значащие фразы... Захлопнув последнюю страницу, мы оба вскочили с кровати и в радости, эйфории, не имея возможно взять друг друга за руки, перебивая друг друга, с криками говорили - мы должны найти, того кому принадлежала книга до меня. Того, кто купил её с прилавка в далёком 1915... Представь, Бози, а если ты тогдашний, сорокапятилетний прохаживался по книжному магазину, рассматривал это издание пьесы... уже зрелый, пресыщенный - и так и не купил её.
Я хочу, ты хочешь - найти прежнего владельца, и спросить его "сэр или леди - почему мы подчеркивали именно эти строки, почему?". И только потом до нас доходит, что самый первый владелец уже умёр, но мы не оставляем надежды найти его потомков.
А потом возбужденная, дрожащий, в экзальтации и восторге, я обрушиваюсь на колени, и смотря на твое такое же сияющее лицо и шепчу:
- Я сделаю, всё что ты скажешь, всё о чём попросишь.
И этот твой взгляд - удивленный, торжествующий, чуть озабоченный - врезается мне в разум - стрелой, потоком холодного воздуха. И я думаю - ты еще долго не оставишь меня. После таких слов.
Мне не страшно, милый.
- Ты не думаешь, ангелочек, что это я подкрадывался к тебе ночами, выдыхая в тебя демоническое зловоние, я посылал кошмары, отчаянье и страх в твои сны, что всё это время дурачил, притворившись Люцифером?
- Лжёшь.
- А если наоборот? Что если я суть дьявол. И никакой не Бози, не призрак и не друг. Что если я предаю, лгу, извращаюсь, играю перед тобой, а моя единственно настоящая личина приходила в твоих снах?
- Тёмный Ангел, я всегда это знала.
- Не переиначивай мои слова. Я только что посеял в тебе зерно сомнения, вот - ты боишься.
- Я верю тебе.
- А не стоит. Хотя... чему именно - моему признания в своей противоестественной сущности?
- Ты один из тех, кто лжёт правдой.
- Я не один из тех. Я всегда единственный.
- Нет, ты один. Один из его любовников, один из преступников, один из мертвецов.
- За эти месяцы ты выучилась искусству делать больно.
- Ты оказался прекрасным учителем. И не делай вид, что я так ранила тебя, всё это ты знаешь и без меня, а мои обвинения для тебя, что похвала.
- Возможно, я и мертвец, но первый кто пришел к тебе. Возможно, один из любовников О., но я был единственным, кого он любил. Возможно, и преступник, но, посмотри на меня, ну же, гляди - разве я сломался?
- Как думаешь, вдруг я твоя реинкарнация, оттого и сходство? Моя душа на самом деле является моей, оттого во мне и сохранились кусочки твоей памяти? Твой характер, судьба, детство - всё это перекочевала на мою линию жизни? И цвет глаз - он идентичен твоему. Озёра в тумане.
- Мм. Ты не красива.
- Молодец. Поговорили, ага.
- Только...
- Что?
- Только... когда ешь клубнику.
- Неужели комплимент, Бози?
- Помолчи. Мне нужно писать.
- Он меня так не затыкал.
- Прости, я как ты выражаешься, не только бесталанна, но еще и бесцеремонна. Если хочешь выпишу тебя на одной из страниц.
- Ты собираешься выбить дух из всех героев, не желаю умирать еще раз. Мне нужно бессмертие, а не краткое земное наслаждение, прерванное одной твоей прихотью.
- Ты будешь Богом.
- Совершенным душой и телом?
- Ты и так совершенен... милый.
- Ты любишь меня, ангелок?
- Боже, ну не сейчас же...
- Знаешь...
- За этим трогательным женским замиранием обычно следует сентиментальная глупость.
- Тогда зажми уши, потому что я собираюсь её сказать.
- Лучше помучаюсь.
- Знаешь, я никогда еще не лежала в одной постели с мужчиной.
- Выходит, что я первый. Мило. Но всё дальнейшее не по моей части. Глубокое декольте, смертельно острые каблучки, шляпки, кринолин - смешно да и только.
- Бози, у тебя нежная кожа? Я просто хочу представить.
- Говорят, что да.
- Я так хочу дотронуться до тебя. Мне это нужно, понимаешь. Бози, Бози, Бози, я так хочу.
- Ты никогда не пыталась. Боишься пустоты?
- Да. Очень.
- Спи, я рядом.
Ты морщишься и отворачиваешься в сторону зеркала, а на самом деле красуешься, показывая свой прямой, не большой нос, и его не выпирающие, утонченные крылья.
Я помню как сказала: "Он был не достоин О.". И ты такой похожий на меня, абсолютно опровергая мою теорию о себе же - не способной вдохновить, разрушить, свести в могилу. Ты пришел и оказалось, что нет, есть мы с тобой дышащие под одним куполом, что облегает наши тела, что только и хотим, ты - явно, а я - скрыто испить чужой крови, прикинувшись, что цедим вино, и отломить от чужого любимого тела, представив, что он и есть хлеб наш.
Сначала я боялась, что ты не любил О.. Или, что такое чудовище как ты вообще не было способно на любовь. Я думаю из-за моей подспудной ненависти, ревности и зависти, ты и пришел первый раз.
В те дни я мучилась от горячки от О.. Ты же знаешь, что я люблю О., и не только его сказки и стихи, но и его самого. О. - мой учитель, ментор, человек пред которым я преклоняюсь, кого уважаю и люблю. Надеюсь стать его коллегой, и что ты посмеиваешься мне тут, надеюсь, что стану коллегой и тебе. А ты ведь не только красивый засранец, но и поэт. Уранический. Ты скалишься, а я поправляю, - да, он не только уранический, он поэт и без этой уничижающей приставки. А еще ты любовник О.. Как бы ты не бесился мне тут, в умах людей, ты прежде всего его любовник. И друг его и коллега, и клятвопреступник и ребенок со своими светлыми кудрями, ослепительной синью глаз, всегда красными, будто смоченными вином, губами, со своей шлюховатой и дерзкой натурой. Бози. Мой милый Бози. Ты божественно красив, но любое мое сердечное поползновение кончилось бы нарциссизмом, коим ты так страдаешь. Любовь к тебе была бы любовью к своему отражению, онанизмом.
Ты не веришь в эти лженаучные теории, но мы с тобой этические Гамлеты, только ты - мальчик с 1Э. Почему-то тебя скорее устраивают такие эпитеты как - безудержный, неуправляемый, беспринципный, наглый, экстравагантный. Ты и сам подсказываешь их мне на ухо. Раз О. больше не посвящает тебе поэм, ты на этот раз выбрал меня. И я готова, Бози, ты же знаешь! Ты же лилейно красив, хоть ты и призрак, но пришел ко мне такой свежий, такой загорелый от Неапольского солнца, такой расхлябанный и под тридцать. Но с памятью и бременем мертвеца.
Моя лихорадка по О. усугубилась просмотром фильма о ваших отношениях. И уже тогда, над затылком я ощущала твое горячее, возбужденное дыхание. Каково это, смотреть фильм о себе самом?
Ты никогда не плакал при мне, я думаю, ты боишься, что я начну тебя презирать, но в конце мое темечко явственно увлажнилось. Было ли это мое полуночное видение, или сентябрьский ветер провел по моим волосам своей лиственно влажной ладонью, или то были твои слезы, мой Бози?
Я ведь твоя, а ты мой, мы принадлежим друг другу, также как и тело принадлежит душе и наоборот.
А утром ты уже сидел на краешке кровати со своей презрительной усмешкой на ярко розовых губах, а после вещал о своей порочности и развращенности, отравив своей бравадой меня всю на целый день.
Когда перед Новым годом ты исчез, и наши полуночные беседы прекратились, считай, что я скучала и скулила и томилась. Твое предательство должно искупить кровью... как жаль, что я не могу дотронуться до тебя, мой мальчик.
А всё из-за этого маленького засранца шепчущего мне прошлой ночью о своих британских привычках, давно почивших лордах и прочей викторианской дребедени.
Бози, дорогой, ты покинул меня на три месяца, а теперь начал вновь посещать, и твой же первый рассказ вызвал рвоту в самый неподходящий момент. Не советуй мне большое этот молочай, это ужасно, гадостно...

Мой прелестный поганец, я могу лгать и обводить тебя вокруг пальца также ловко и виртуозно как ты, мы не для того являемся отражениями друг друга, чтобы с таким рвением изничтожать нас обоих. И не ревнуй меня к О., это Он сжимал твои плечи, оглаживал по мочкам, разделял минуты и желания, а не со мной. Не желай мне, ты, испорченный мальчишка, всяческих пакостей, я слишком нужна тебе, и ты всё же любишь меня, чтобы ты там не шипел мне в полночь.
Приходи сегодня вновь, мне так не хватало твоих историй, твоей пошлости, эксцентричности, безрассудства... твоей Красоты... Встань под окном, так чтобы лунные лучи освещали твой профиль.
А знаешь, Бози, говоря о глазах, мы делим один оттенок голубого на двоих.

1. Да, детка! хд | 17 | (100%) | |
Всего: | 17 |
Если в прошлый раз он озадачил меня вопросом о Евросоюзе, то сегодня он спросил о Сирии. Мол Чайна с Рашкой против Европы, касательно Сирии. Затребовал моё мнение.
Выкрутилась я, конечно, феноменально - перевела разговор на тему не легитимных выборов в РФ, мол, на деле у нас отнюдь не правовое общество, демократией и не пахло, ввернула пример Ходорковсого - и посему зарылись мы в своих национальных проблемах, и какая еще нам Сирия! Джон одобрил ответ... был даже несколько потрясен жаром и убедительностью моего спича.

В конце, спросил не хочу ли я еще поговорить с ним. Я сделала лицо "фил лайк э босс" и выдала:
Сибил: Знаете, я недавно посмотрела фильм Стива Маккуина "Голод", вы видели?
Джон: Мм, нет...
Сибил: Он про Сэндса.
Джон: Про Томаса Сэнд...?
Сибил: Нет, про Бобби. Бобби Сэндса. Там рассказывается про Ирландскую голодовку 81-ого года. Как вы оцениваете безразличие Тэтчер к этой проблеме?
Джон: Ээээ... *почесал затылок* а знаешь хороший вопрос. Очень-очень хороший! Мм...
*Дальше он долго вещал про неоднозначность ситуации, и про то, что он сам Тэтчер любит, и что консерватор, и эта ИРА, мягко говоря, всех достала, и что резня протестантов и католиков просто не остановима, и вообще он подозревает, что через столетие Северная Ирландия присоединится к Ирландской Республике, и для англичан это вообще сложный вопрос...
Сибил: Также как и для нас Путин и всё, что связано с нестабильностью в политике и экономике России.
Джон: Ээ... Верно!
*Судя по его лицу, я первая, кто задала ему вопрос про ИРА из России я вообще у него первая студентка*.
В итоге, собой я довольна, он мне под конец вообще дифирамбы пел.



Я помню моего приятного приятеля внезапная звукопись, и недодругом назвать нельзя, а просто хороший собеседник, достойный юноша. Я помню как мы шли поздним вечером по аллейке, а с двух сторон коттеджи, шелестящие деревья, и обошлось даже без чёрной кошки.
Я помню пекарню, и то как я пыталась наскрести в кошельке монет на черничный ирландский пирог. И продавщицу, знакомую мне женщину, чьё лицо было стёрто пробуждением. И её руки - в веснушках, и гусиные лапки, подчёркивающие кофейный оттенок её глаз.
Помню, идём мы с приятелем моим, посмеиваясь и переговариваясь почему-то полушёпотом, и вижу поворот, которого и не было никогда на этой аллеи, и стоит его родной дом - пустой, гостеприимный, полный духовностями, антиквариатом советских времён, и каким-то чуть провинциальным стремлением к высшему, к морю-небу-облакам.
И спотыкается юноша мой, падает, свербит от боли его колено, и подставив свое плечо, и кистью оглаживая желтовато-зелёный, будто облепленный пожухлыми листьями осени, его пиджак я чествую тепло человеческого тела, и все мышцы-кости-сосуды, ощущаю кровь, которую качает его сердце и грудь торопливо вздымающуюся от испуга. И сукно его пиджака - приятное, родное, немного шероховатое словно щетина. Я чувствую.
И дальше, отворяя дверь, вхожу в длинную, узкую комнату - его комнату. И вижу покоцанное кресло, напротив обделенного шторами окна, и вроде бы ночь давно накинула свою чернеющую шаль на купол города - вот - передо мной закатное солнце, осевшее на небрежно заправленной кровати, плакатах с рок звёздами семидесятых, столике из чёрного дерева, а моя рука до сих пор, застывшая в дружеском жесте - на его плече, и я чувствую его сердце - живо, тёплое, играющее - сквозь кожу, ворсинки, подкладку.
Мне становится страшно, что сейчас выпроводят этим неловким движением глаз, покажут на дверь, и я останусь одна с холодными ладонями, и слова, шутки и гиканье так и завянут невысказанные на языке. Звучат мелодия и я ясно слышу чистый женский вокал. Единственное, что принадлежит двадцать первому веку в этой комнате – это мощные колонки, громоздкий сабвуфер. Музыка водяной струйкой залилась мне в ушные раковины, запечатав меня в этом музыкальном коконе. Даже если захочу – не забуду. Так красиво.
Почему-то я чувствую тяжесть на плечах, мой юноша обнял меня, что редко, редко друзья обнимают меня, а я в смущении не лезу, но в тот момент он обнял меня, и я вижу чётко перед собой – его чёрные как лакированные пуговицы глаза, ёжик таких же чёрных волос, чуть пробивающиеся усики над верхней губой, мой юноша худой, чуть нескладных и высокий, но он чуть согнулся и мне не приходится вставить на цыпочки.
Вибрация. Картинка выцветает, я отвечаю на звонок, вылетев из его комнаты, и то прекрасное испаряется из моего тела, чьей теплотой, оно уже успело заразиться.
Возможно, это еще одно подтверждение тому, что во сне мы улетаем, переносимся в другие места, миры, реальности. Ведь, этот сон был куда более настоящим, чем я сейчас, печатающая эти строки, он был более реальным, чем моя смятая постель и заспанный голос в трубке. Я даже поймала себя на мысли позвонить моего знакомому с вопросом «ты тоже это видел, да?!». Но желания прослыть безумной или слишком «замечтательной» у меня нет.
Но всё это было на самом деле, верно, верно?