Я довольно давно не писала посты о том, что у меня в целом в жизни происходит, и минут пять назад, допив холодный чай с тапиокой в самом центре Сохо, решила это исправить. Не помню, что уже последним я описывала в своих хрониках, кажется, я даже концерт Franz Ferdinand в Roundhouse не затрагивала. Единственное, не могу точно припомнить какая часть того субботнего вечера запала мне в память сильнее - момент, когда я поймала брошенный в зрительный зал Алексом Капранасом плектрум после "Michael" или же мое возвращение на квартиру в Swiss Cottage, где я снимаю кровать.
В магазине напротив концертного зала я в очередной раз убедилась в полнейшей ненужности точных наук в школьной программе, так как ученики слишком заняты собственными гормональными вспышками и тем, как накануне сыграл Арсенал против Тотенема. Словом, когда я притащилась к кассе с четырьмя банками сидра, продавец запросил у меня удостоверение личности. После концерта меня уже так конкретно развезло от духоты, громкой музыки и толкучки, и потому, руководствуясь непонятно какими представлениями, я подала ему ID.
Внимательно изучив его, кассир нерешительно осведомился:
- 96-ого года, да?
- Да.
В явном замешательстве он закусил губу, видимо просчитывая сколько же мне все-таки лет.
- И Вам 18?
- Верно.
- Ну ок, - забросив тщетные попытки определить мой возраст, кассир таки отдал мне ID и пробил сидр.
Чувством меры я никогда не отличалась, потому даже и не пыталась ввязаться в игру: "Не пей весь алкоголь за один присест". Температура медленно, но верно падала ниже градус за градусом, банки пустели, походка расшатовалась, а с позвоночника точно осыпались шурупы, раскачивая меня все сильнее и сильнее. Направляясь все выше и выше к северу, я отчего-то остановилась перед детской площадкой одного из квартирных блоков. Заметив меня, припустила куда-то в темные кусты жасмина лиса, фонари подсвечивали улицу бледно-зеленым, луна над моей головой смотрела прямо на меня, а я на нее.
Словом, мы с ней славно попереглядывались.
Вместо обычных качелей на площадки качалась на веревках круглая, похожая на огромное резиновое блюдце, гондола, куда я забралась прямо с ногами пока в наушниках играла "The Battle Of Evermore". Будучи пьяной вдрызг я все же нашла в себе силы не заснуть прямо в гондоле и целеустремленно принялась искать нужную мне квартиру, по пути пристав к какому-то индусу с просьбой дать мне сигарет, исколов руки розовым шиповником, а потом еще кажется с час впаривала Икар свои размышления по принципу "Бытие определяет сознание, или сознание бытие?"
Кстати определенной точки зрения на этот вопрос у меня нет, хотя я все же придерживаюсь скорее второй позиции.
На Пасхальные каникулы я вернулась в Самару, с предварительным недельным заездом в московско-питерские места обитания. На мне были все те же коричневые кожаные ботинки и черное пальто, что я носила осенью и зимой. Кажется, когда я приехала, то удивилась такому непривычномв сейчас сухому холоду, широкому прототалитарному строению дорог и грубовато-агрессивной манере поведения прохожих вкупе с неизменным выражения лица, в которое входят три мысли: "кто-то умер", "моя жизнь пуста и бессмысленна" и "вы мне должны".
Подвешенное состояние "нигдешности" не покидало меня. Было бы весьма претенциозно с моей стороны называть Великобританию моим новым домом, Россия утратила это ощущение дома, которое все же имела. Как бы я терпеть не могла мой родной город и все то дерьмо, что происходит в стране сейчас, чувство принадлежности к людям, общей культуре и истории все же было. Теперь оно исчезло. Испарилось, и я шла по московской кольцевой и пыталась упомнить какое же чувство вызывает у меня "дом", и ей-богу, не могла вспомнить. Я думаю для некоторых людей there is no direction home. Творчество, как таковое, всегда мне казалось самой возможной попыткой найти дом, прощупать верную тропу на пути к нему. Одна из других моих бывших идей, это то что, мы обретаем дом с нашей смертью. И несмотря на то, что я не верю в возможность жизни после смерти, подобную вероятность я всегда брала в расчет.
Теперь же я чувствую, что there is no direction home. And that is fine, actually.
В Москве меня перехватили Ноня с Икар. Поразительно, я живу за множество границ от Н., но видимся мы с завидной регулярностью. Наше общение обычно сопровождается изрядным количеством алкоголя, упорок, походов в какие-то мутные места, которые я потом вспоминаю со смесью нежности и замешательства. В этот раз я посетила ее школу, должно быть единственное место на Земле, где одиннадцатилетние дети знают, кто такие Джим Джармуш и Джонни Кэш.
После таких мест особенно понимаешь в какой дыре родился. Москвичи, да не сочтут они это за оскорбления, никогда не смогут понять отчаянного желания многих жителей провинций уехать поскорее из родных мест. Жизнь за кольцом для многих москвичей представляется не то чтобы невозможной, но иллюзорной, все москвичи шутят шуточки о российских глубинках, где сами не были. Я совершенно не имею чего-то против подобного отношения к провинции, но я прекрасно помню собственную желчность, когда в ноября Н. приехала ко мне в Самару и поражалась тому, что у нас есть вокзал, но нет кофе-хаузов и шоколадниц.
Остановилась я из-за отсутствия собственного жилья у Икар, обладательницы огромных, мощных колонок. Она поселила меня на правую полку своей кровати, расположенной под самым потолком. Возможно дело в том, что я так сильно выматывалась в течении дня, но кровать Икар кажется была самой удобной и мягкой тех, на которых я когда-либо спала.
Не знаю, что я вспоминаю с большей радостью - кровать, царские колонки или саму Икар.
В последний день мы заперлись у Икар дома и около двенадцати часов слушали музыку - ту ночь я помню весьма плохо, кажется нас вытащило в космос на "Shine On You Crazy Diamond", кажется, мы придумали огромное количество материалов, которые должны пойти на команду classic rock на летнюю фандомную битву. Кажется, в хмельном и бессонном угаре я забыла большинство вещей, что произошли в те дни. Возможно именно из-за этого оставшиеся пару дней, которые я провела в Петербурге с Б. и ее друзьями вышли скомканными и тяжелыми, видимо моя память и сознание уже отказывались работать к концу той недели, и только отметка американского посольства о выдачи визы в моем паспорте, напоминала мне об изначальной цели поездки.
В Самаре же ничего не изменилось. Появились несколько дорогих, беспонтовых кофеен, одна моя бывшая одноклассница вышла замуж, другая стала барыгой. (Только недавно кстати выучила это слово, стояло уехать на ПМЖ заграницу, чтобы понять его истинное значение). В центр города выезжала я всего пару раз, стараясь избежать контактов со знакомыми мне местами и лицами, которые никогда не сулили ничего хорошего. В итоге, Индеец вытащила меня на берег Волги. Окуная ладони в холодную, грязную воду, она рассказывала мне о своей написанной Диккенсом жизни - ее одиозной матери, ее мудачливом возлюбленном, о наступающих экзаменах.
- Знаешь, мне кажется, что я мужик в голове - я боюсь ответственности, - жаловалась я ей и впаривала ей байки о собственной жизни.
- У тебя самый интересный и необычный мозг, какой вообще может быть, - со смесью жалости и любопытства поощряла мою мегаломанию Индеец и кормила меня миндальным пряником с рук.
- Хочу напиться, - в конце вечера заявила непьющий Индеец, и мы потащились в единственный знакомый мне на Ленинградке бар, где мы весьма скоро опьянели от абсента и B52.
- Не залети, - как обычно сказала я Индейцу на прощание, заканчивая один из одинаковых самарских вечеров на подобной циничной ноте.
А что было дальше я напишу завтра, потому что моя голова отказывается работать, а руки печатать - я не спала три или четыре ночи, точно не помню, словом... я выключаюсь прямо над планшетом.